Шире грудь распахнулась для принятия
Чувств весенних - минутных гостей!
Ты раскрой мне, природа, объятия,
Чтобы слиться с красою твоей!
Ты, высокое небо, далекое,
Беспредельный простор голубой!
Ты, зеленое
поле, широкое!
Только к вам я стремлюся душой!
1886
В стороне от дороги, под дубом,
Под лучами палящими спит
В зипунишке,
заштопанном грубо,
Старый нищий, седой инвалид;
Изнемог он от дальней дороги
И прилег под межой отдохнуть...
Солнце
жжет истомленные ноги,
Обнаженную шею и грудь...
Видно, слишком нужда одолела,
Видно, негде приюта сыскать,
И судьба
беспощадно велела
Со слезами по окнам стонать...
Не увидишь такого в столице:
Тут уж впрям истомленный нуждой!
За
железной решеткой в темнице
Редко виден страдалец такой.
В долгий век свой немало он силы
За тяжелой работой убил,
Но, должно
быть, у края могилы
Уж не стало хватать ему сил.
Он идет из селенья в селенье,
А мольбу чуть лепечет язык,
Смерть
близка уж, но много мученья
Перетерпит несчастный старик.
Он заснул... А потом со стенаньем
Христа ради проси и проси...
Грустно видеть, ка много страданья
И тоски и нужды на Руси!
1886
Месяц задумчивый, полночь глубокая...
Хутор в степи одинок...
Дремлет
в молчанье равнина широкая,
Тепел ночной ветерок.
Желтые ржи, далеко
озаренные,
Морем безбрежным стоят...
Ветер повеет - они, полусонные,
Колосом спелым шуршат.
Ветер повеет - и в тучку скрывается
Полного
месяца круг;
Медленно в мягкую тень погружается
Ближнее поле и луг.
Зыблется пепельный сумрак над нивами,
А над далекой межой
Свет из-за
тучек бежит переливами -
Яркою желтой волной.
И сновиденьем, волшебною
сказкою
Кажется ночь, - и смущен
Ночи июльской тревожною ласкою
Сладкий предутренний сон...
1886
В темнеющих полях, как в безграничном море,
Померк и потонул зари
печальный свет -
И мягко мрак ночной плывет в степном просторе
Немой
заре во след.
Лишь суслики во ржи скликаются свистками,
Иль по меже тушкан,
таинственно, как дух,
Несется быстрыми, неслышными прыжками
И пропадает
вдруг...
1887
В блеске огней, за зеркальными стеклами,
Пышно цветут дорогие цветы,
Нежны и сладки их тонкие запахи,
Листья и стебли полны красоты.
Их возрастили в теплицах заботливо,
Их привезли из-зи синих морей;
Их
не пугают метели холодные,
Бурные грозы и свежесть ночей...
Есть на полях моей родины скромные
Сестры и братья заморских цветов:
Их возрастила весна благовонная
В зелени майской лесов и лугов.
Видят они не теплицы зеркальные,
А небосклона простор голубой,
Видят
они не огни, а таинственный
Вечных созвездий узор золотой.
Веет от них красотою стыдливою,
Сердцу и взору родные они
И говорят
про давно позабытые
Светлые дни.
1887
Бледнеет ночь... Туманов пелена
В лощинах и лугах становится белее,
Звучнее лес, безжизненней луна
И серебро росы на стеклах холоднее.
Еще усадьба спит... В саду еще темно,
Недвижим тополь матово-зеленый,
И воздух слышен мне в открытое окно,
Весенним ароматом напоенный...
Уж близок день, прошел короткий сон -
И, в доме тишине не нарушая,
Неслышно выхожу из двери на балкон
И тихо светлого восхода ожидаю...
1888
В полночь выхожу один из дома,
Мерзло по земле шаги стучат,
Звездами
осыпан черный сад,
И на крышах - белая солома:
Трауры полночные лежат.
Ноябрь 1888
Туча растаяла. Влажным теплом
Веет весенняя ночь над селом;
Ветер
приносит с полей аромат,
Слабо алеет за степью закат.
Тонкий туман над стемневшей рекой
Лег серебристою нежной фатой,
И за
рекою, в неясной тени,
Робко блестят золотые огни.
В тихом саду замолчал соловей;
Падают капли во мраке с ветвей;
Пахнет
черемухой...
1888
Не видно птиц. Покорно чахнет
Лес, опустевший и больной,
Грибы сошли,
но крепко пахнет
В оврагах сыростью грибной.
Глушь стала тише и светлее,
В кустах свалялася трава,
И, под дождем
осенним тлея,
Чернеет темная листва.
А в поле ветер. День холодный
Угрюм и свеж - и целый день
Скитаюсь я
в степи свободной,
Вдали от сел и деревень.
И, убаюкан шагом конным,
С отрадной грустью внемлю я,
Как ветер
звоном однотонным
Гудит-поет в стволы ружья.
1889
...Зачем и о чем говорить?
Всю душу, с любовью, с мечтами,
Все сердце
стараться раскрыть -
И чем же? - одними словами!
И хоть бы в словах=то людских
Не так уж все было избито!
Значенья не
сыщете в них,
Значение их позабыто!
Да и кому рассказать?
При икреннем даже желанье
Никто не сумеет
понять
Всю силу чужого страданья!
1890
Ночь идет - и темнеет
Бледно-синий восток...
От одежд ее веет
По
полям ветерок.
День был долог и зноен...
Ночь идет и поет
Колыбельную песню
И к
покою зовет.
Грустен взор ее темный,
Одинок ее путь...
Спи-усни, мое сердце!
Отдохни... Позабудь.
1893
Счастлив я, когда ты голубые
Очи подымаешь на меня:
Светят в них
надежды молодые -
Небеса безоблачного дня.
Горько мне, когда ты, опуская
Темные ресницы, замолчишь:
Любишь ты,
сама того не зная,
И любовь застенчиво таишь.
Но всегда, везде и неизменно
Близ тебя светла душа моя...
Милый друг!
О, будь благословенна
Красота и молодость твоя!
(1896)
Нынче ночью кто-то долго пел.
Далеко скитаясь в темном поле,
Голос
грустной удалью звенел,
Пел о прошлом счастье и о воле.
Я открыл окно и сел на нем.
Ты спала... Я долго слушал жадно...
С
поля пахло рожью и дождем,
Ночь была душиста и прохладна.
Что в душе тот голос пробудил,
Я не знаю... Но душа грустила,
И тебя
так нежно я любил,
Как меня когда-то ты любила.
1899
Это было глухое, тяжелое время.
Дни в разлуке текли, я как мертвый
блуждал;
Я коня на закате седлал
И в безлюдном дворе ставил ногу на
стремя.
На горе меня темное поле встречало.
В темноту, на восток, направлял я
коня -
И пустынная ночь окружала меня
И, склонивши колосья, молчала.
И, молчанью внимая,я тихо склонялся
Головой на луку. Я без мысли глядел
Но дорожную пыль, и душой холодел,
И в холодной тоске забывался.
1901
Звезды горят над безлюдной землею,
Царственно блещет святое созвездие
Пса:
Вдруг потемнело - и огненно-красной змеею
Кто-то прорезал над
темной землей небеса.
Путник, не бойся! В пустыне чудесного много.
Это не вихри, а джинны
тревожат ее,
Это архангел, слуга милосердного Бога,
В демонов ночи
метнул золотое копье.
1903
Леса в жемчужном инее. Морозно.
Поет из телеграфного столба
То
весело, то жалобно, то грозно
Звенящим гулом темная судьба.
Молчит и внемлет белая долина.
И все победней ярче и пышней
Горит,
дрожит и блещет хвост павлина
Стоцветными алмазами над ней.
1907
Шла сиротка пыльной дорогой,
На степи боялась заблудиться.
Встретился
прохожий, глянул строго,
К мачехе велел ей воротиться.
Долгими лугами шла сиротка,
Плакала, боялась темной ночи.
Повстречался ангел, глянул кротко
И потупил ангельские очи.
По пригоркам шла сиротка, стала
Подниматься тропочкой неровной.
Встретился Господь у перевала,
Глянул милосердно и любовно.
"Не трудись, - сказал Он, не разбудишь
матери в ее могиле тесной:
Ты
Моей, сиротка, дочкой будешь", -
И увел сиротку в рай небесный.
1907
Пол навощен, блестит паркетом.
Столовая озарена
Полуденным горячим
светом.
Спит кот на солнце у окна:
Мурлыкает и томно щурит
Янтарь зрачков, как леопард,
А бабушка - в
качалке, курит
И думает: "Итак, уж март!
А там и праздники, и лето,
И снова осень..." Вдруг в окно
Влетело
что-то - вдоль буфета
Мелькнуло светлое пятно.
Зажглось, блеснув, в паркетном воске -
И вновь исчезло... Что за шут?
А! это улицей подростки,
Как солнце, зеркало несут.
И снова думы: "Оглянуться
Не успеваешь - года нет..."
А в окна,
сквозь гардины, льются
Столбы лучей, горячий свет,
И дым, ленивою куделью
Сливаясь с светлой полосой,
Синеет, тает...
Как за елью
В далекой просеке, весной.
(1906-1907)
Океан под ясною луной,
Теплой и высокой, бледнолицей,
Льется гладкой,
медленной волной,
Озаряясь жаркою зарницей.
Всходят горы облачных громад:
Гавриил, кадя небесным Силам,
В темном
фимиаме царских врат
Блещет огнедышащим кадилом.
Индийский океан, 1911
Монастыри в предгориях глухих,
Наследие разбойников морских,
Обители
забытые, пустые -
Моя душа жила когда-то в них:
Люблю, люблю вас, келии
простые,
Дворы в стенах тяжелых и нагих,
Валы и рвы, от плесени седые,
Под башнями кустарники густые
И глыбы скользких пепельных камней,
Загромоздивших скаты побережий,
Где сквозь маслины кажется синей
Вода у скал, где крепко треплет свежий,
Соленый ветер листьями маслин
И на ветру благоухает тмин!
1912
Вдали темно и чащи строги.
Под красной мачтой, под сосной
Стою и
медлю - на пороге
В мир позабытый, но родной.
Достойны ль мы своих наследий?
Мне будет слишком жутко там,
Где тропы
рысей и медведей,
Уводят к сказочным тропам,
Где зернь краснеет на калине,
Где гниль покрыта ржавым мхом
И ягоды
туманно-сини
На можжевельнике сухом.
1912
Молчат гробницы, мумии и кости, -
Лишь слову жизнь дана:
Из древней
тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
И нет у нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни
злобы и страданья,
Наш дар бессмертный - речь.
Москва, 1915
Настанет день - исчезну я,
А в этой комнате пустой
Все то же будет:
стол, скамья
Да образ, древний и простой.
И так же будет залетать
Цветная бабочка в шелку -
Порхать, шуршать и
трепетать
По голубому потолку.
И так же будет неба дно
Смотреть в открытое окно
И море ровной
синевой
Манить в простор пустынный свой.
1916
Едем бором, черными лесами.
Вот гора, песчаный спуск в долину.
Вечереет. На горе пред нами
Лес щетинит новую вершину.
И темным-темно в той новой чаще,
Где опять скрывается дорога,
И
враждебен мой ямщик молчащий,
И надежда в сердце лишь на Бога,
Да на бег коней нетерпеливый,
Да на этот нежный и певучий
Колокольчик, плачущий счастливо,
Что на свете все авось да случай.
1916
Мы рядом шли, но на меня
Уже взглянуть ты не решалась,
И в ветре
мартовского дня
Пустая наша речь терялась.
Белели стужей облака
Сквозь сад, где падали капели,
Бледна твоя была
щека,
И как цветы глаза синели.
Уже полураскрытых уст
Я избегал касаться взглядом,
Но был еще
блаженно пуст
Тот дивный мир, где шли мы рядом.
1917
В пустом, сквозном чертоге сада
Иду, шумя сухой листвой:
Какая
странная отрада
Былое попирать ногой!
Какая сладость все, что прежде
Ценил так мало, вспоминать!
Какая боль и грусть - в надежде
Еще одну
весну узнать!
1917
И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной...
Срок настанет - Господь сына блудного спросит:
"Был ли счастлив ты в
жизни земной?"
И забуду я все - вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав
-
И от сладостных слез не успею ответить,
К милосердным Коленам припав.
1918